Книга Коллекция «Romantic»  - Шарлотта Ульрих

— А ты не знаешь Валеру Соловьева? — я очень хотела, чтобы Антон оказался тем, на кого я подумала.

— Соловьева? — он задумался. — А, Валера! Точно. Помню. Ты его знаешь?

У меня отлегло от сердца. Антон — это ТОТ!

— Ага! — произнесла деловито, не веря тому, что не только осмелилась сесть рядом, но еще и спросить!

Полгода назад, на олимпиаде, я шла куда-то с девчонками и нашим общим знакомым Валерой. Валера встретил Антона, остановился поговорить, а я, взглянув на Антона, тут же отвернулась. Он показался настолько красивым, что я не могла на него смотреть. Я собирала все силы, чтобы взглядывать на него периодически, но была настолько обезоружена, ошарашена, обескуражена, что сама себе удивлялась. И в тот момент мне казалось, что с Антоном творилось тоже самое! Он пару раз бросил взгляд в мою сторону, а затем нервничал, объясняя что-то Валере.

— Валера! — повторил Антон. — Как же его не помнить! Мы над ним угорали!

— Почему? — спросила я так, будто больше всего интересовалось Валерой, но на самом деле старалась понять, может, Антон тоже вспомнил эпизод.

Антон увлеченно начал объяснять, что и не так было смешано на опыте по химии:

— Короче, все вылилось на пол… Нет! Надо же додуматься!

— Да, Валера в своем репертуаре, — поддерживала я и прогоняла все его интонации сквозь себя, но не находила ничего, кроме учтивости и вежливости. Ничего, чтобы могло подтвердить, что я нравлюсь Антону или то, что он меня вспомнил.

Льстило, что он говорит со мной, а не с блондинками, хотя по внешности я им уступала. Блондинкам Антон тоже понравился, я это чувствовала.

— А ты по какому предмету? — вдруг спросил меня Антон.

Я удивилась его интересу, тому, что он спросил САМ.

— По литературе, — но ответила без энтузиазма, потому что ни русский, ни литература в школе одаренных детей не котировались.

И тут я решилась:

— А ты меня, случайно, не помнишь?

Антон задумался.

— Нет, — ответил он вежливо.

Я поняла, как хорошо находится в темноте. Не видно лиц, и можно не изображать равнодушие. Грустно, но такое тоже может быть… Антон умный, красивый, интеллигентный, ему незачем прикладывать усилия, чтобы кому-то понравиться. Скорее наоборот, надо прикладывать, чтобы НЕ понравиться. И я всего лишь одна из его многочисленных поклонниц. Я улыбнулась, закрыла глаза, вдохнула запах ночи и прислушалась к стуку колес. Все хорошо.

Мы уже легли спать, а во мне все еще находилось это странное щемящее чувство. Догадывалась, это из-за Антона. Он слишком красивый… как и Саша… Но я больше не хотела испытывать подобное, это… слишком больно.

* * *

Перед самой поездкой, когда снова должна была увидеть Сашу, я ходила по школе окрыленной. Я не замечала ничего! То, что внутри, было намного важнее происходящего вокруг. А внутри он, он и еще раз он!!! Я отвечала на занятиях, болтала с девчонками, при этом замечая за собой, что постоянно улыбаюсь!

Перед каким-то уроком я, протискиваясь к своей парте, наткнулась на Пашу. Показалось, он что-то спросил.

— Это ты мне? — растерянно подняла на него глаза, ведь Паша никогда не обращался.

Я заметила, что голос мой прозвучал нежно, даже чересчур. Пашу как ветром сдуло.

Вечером мама меня строго спросила:

— Сколько троек ты получила?

Я удивилась такому вопросу и ответила, что за контрольную по алгебре — 5, за тему по английскому — 5 и еще несколько пятерок по физике.

— Странно, сегодня в школе ты так выглядела, что я решила, ну, точно, по учебе съехала.

Я пожала плечами. Мою гармонию внутри ничего не могло поколебать. Потом мама еще что-то спросила, и я обернулась.

— Ну, у тебя и глаза! — вдруг забыла она, что хотела сказать.

— В смысле?

— Они прошибают!

— Как это «прошибают»?

— Они светятся изнутри. Не знаю, как объяснить. Но… это действует…

Я поняла, почему сбежал Паша, потому что мой взгляд светился. Мысли о Саше давали мне удивительную энергию, которая делала меня счастливой и на которую реагировали окружающие. Но… это длилось недолго.

Ночью, перед поездкой к нему, я забралась на подоконник. Светила луна. Яркая, почти полная.

— Когда луна станет полной, то и моя любовь станет такой же… — сказала я вслух.

А ночью мне снилось, будто мама приехала из города и дала мне два листочка:

— Это тебе Саша передал!

На одном большими буквами написано «woman», на другом «man». Потом поезда, снега и тревога в каком-то пространстве, где нет времени. А еще рельсы, которые закручивались спиралью, как мертвые петли на американских горках. Наш поезд ехал по ним, повторяя все изгибы. Я только цеплялась за поручни, чтобы не упасть, и смотрела в окно, где по спиральным рельсам прыгал самоубийца, которому всё никак не удавалось умереть.

Глава 2

В первых числах мая мы с мамой поехали в город. Поезд тащился медленно и останавливался у каждого столба.

— Если ты Саше не понравишься, значит, он извращенец, — выдала мама.

Я с невеселым видом смотрела в окно и в ответ только криво усмехнулась.

За окном снег, много снега, и он не собирался таять. Из снега торчали черные палки, которые именовались деревьями. Все говорило о нашей разнице с Сашей и о том, в какой дыре я живу.

— Он тебя очень ждет, — напомнила мама.

Я улыбнулась более уверенно. Возможно, так и есть, но только не верится.

Дорога длинная, неинтересная, пейзаж не менялся: то лес, то болота. Иногда попадались деревушки с черными покосившимися домиками, иногда станции побольше.

Несколько часов прошли в относительном спокойствии, я убеждала себя, что ехать еще долго, поэтому не стоит волноваться раньше времени. Но когда мы стали приближаться к городу, тревога и страх захлестнули меня с головой. Я уже не справлялась и не могла успокоиться. Пригородные поселения, однотипные домики, гаражи и сарайчики — они все будто говорили: «Смотри, как близко мы к городу, а считаемся — на отшибе. Ты-то откуда?»

А когда начался мост, за которым непосредственно находился Город, я заметила, что люди, сидящие рядом, притихли, словно тоже почувствовали давление. Это раньше они были просто людьми, а теперь стали НЕ горожанами.

— Вы здесь не живете! — они тоже будто слышали голос. — Нас здесь и без вас много. Вы нам не нужны!

Я сопротивлялась и доказывала себе, что подобного давления не существует. Город — это просто место, где находишься. Как само по себе он может влиять? Ведь я — это я, где бы ни жила. Но выйдя из вагона, практически не чувствовала ног и хотела просто исчезнуть.